Апокрифы, околохристианские тексты

Кумран и Иисус, или прорыв к Абсолюту ("Вопросы истории", 2005, № 2, с. 116 – 123)

Кто же он? Сравнительно недавно в одном из российских журналов была опубликована повесть Д.С. Мережковского "Иисус Неизвестный", в которой он весьма ярко нарисовал Иисуса как личность крайне загадочную из-за ее многоликости. С этим нельзя не согласиться, ибо какими эпитетами Иисуса только ни награждали! Для Цельса - он обманщик и трус, для Тацита - творец "пагубных заблуждений", для Юстина Мученика - христианский Сократ и больше, для Б. Бауера - не более чем миф, для Э. Ренана - защитник обездоленных, для Барбары Тиринг1 - нестандартный политический деятель, для А. Немировского - убедительно доказанная историческая личность "и более чем революционер".
Самое интересное в этом почти бесконечном списке то, что для Пюэша, руководителя спонсированной доминиканцами "L'ecole Biblique", Иисус рискует оказаться (о ужас!) прямо-таки еретиком, если будет доказано, что известный сборник речений, озаглавленный "тайными словами Иисуса, которые записал Дидим Иуда Фома"2, действительно был написана им, Иудой Близнецом, со слов Иисуса. А это, похоже, так и есть: во-первых, некий Иуда назван среди братьев Иисуса в Евангелии от Матфея; во-вторых, в выше названных речениях имеются такие подробности, которые вряд ли могли быть известны евангелистам, в том числе и Матфею. Например, в речении 108 говорится: "Они (родственники Иисуса. - В.К.) сказали ему: "Пойдем помолимся сегодня и попостимся". Иисус сказал: "Каков же грех, который я совершил или которому я поддался? Но когда жених выйдет из чертога брачного, тогда пусть они постятся и пусть молятся!". Это речение, по словам Р. Гранта, восходящее к Евангелию от евреев, в переработанном виде и более обогащенное смысловом отношении; имеется также и в Евангелии от Луки (5:33-36).

Понятно, что ярый поборник церковных традиций и казуистики Пюэш не мог признать такое вольнодумие богодухновенным, и когда Доресс, переводчик этого сборника речений с коптского языка, на котором тот был найден в 1945 г. в Египте, показал ему свой перевод этого текста на французский, он классифицировал его как "крайне гностическое евангелие". Уже в самом этом причислении данного документа к разряду евангелий заключалась очевидная подсказка для будущих исследователей квалифицировать его, конечно же, как компиляцию, сфабрикованную на основе канонических евангелий. Именно так и поступил упомянутый Р. Грант, опубликовавший свою явно тенденциозную книгу о евангелии от Фомы3. Верный и послушный ученик Пюэша даже не счел нужным разобраться, является ли этот нестандартный документ действительно евангелием, а без раздумий встал в ряды бойцов за "святое" дело Иринея и Тертуллиана. Неспроста, видно, некоторые современные антитертуллианцы высказывали предположение, что "L'ecole Biblique" напрямую связана с папской "Конгрегацией Веры". Ведь даже тот факт, что Грант делит евангелия на "наши", то бишь канонические, и "не наши", вызывающе вопиет о его боевой церковной тенденциозности.

Но если все-таки поверить Гранту и согласиться, что это "еретическое" евангелие написал некий нечестивый враг "наших" евангелий, чтобы от имени Иисуса навязать нам свои антицерковные идеи, то неизбежно возникает вопрос, кто именно мог его написать и как раз в тот ранний период, о котором свидетельствует текстологический анализ, произведенный Гельмутом Кестером4. Ведь время, к которому Кестер его относит, значительно опережает время датирования "наших" евангелий (начиная с 1-го века н. э.). Да иначе и быть не может, ведь некоторые тексты этого сборника ясно указывают на антиправительственную, а значит, антиримскую деятельность Иисуса, которая, конечно же, могла происходить только до 70 г., когда иудейское восстание было полностью подавлено. Например, логий (речение) 28 свидетельствует о миссионерской деятельности Иисуса: "Я выберу вас одного на тысячу и двоих на десять тысяч, и они будут стоять как одно", то есть очевидно имеется в виду, что они будут стоять сплоченно, как один. В логии 102 ясно говорится об оборонительных намерениях так называемого Царства Отца: "Царство Отца подобно человеку, который хочет убить сильного человека. Он извлек меч в своем доме, он вонзил его в стену, дабы узнать, будет ли рука его крепка. Тогда он убил сильного". Логий 25 призывает: "Вы же бодрствуйте пред миром, препояшьте ваши чресла с большой силой, чтобы разбойники не нашли пути пройти к вам, ибо нужное, что вы ожидаете, будет найдено".

Все это отсылает нас ко времени, когда еще антиримское сопротивление мыслилось как довольно возможное. И хотя пропаганда борьбы не могла выражаться открытым текстом, она, конечно, была понятна как патриотам Кумрана, так и тем более сторонникам Иисуса, если он действовал обособленно от Кумранской общины, что маловероятно, по крайней мере, на ранней стадии его деятельности. В дальнейшем будет приведено еще одно весьма весомое доказательство его связи с общиной.

Ессеи или садокиты. Как известно, затянувшийся на несколько десятилетий мучительный поиск "Учителя праведности" и его врагов, начатый кумрановедами и подхваченный многими добровольными энтузиастами, закончился полнейшей неудачей, что впрочем, нетрудно было предвидеть в самом начале этой далеко не всеми одобряемой акции. Ведь совершенно очевидно, что Ватикану и другим христианским церквам не очень-то хотелось знать, что некогда существовал какой-то "Учитель праведности", "которому Бог открыл все тайны своих рабов пророков" и который, согласно "Дамасскому документу", обнаруженному С. Шехтером в Каире еще в 1910 г., "будет учить в последние дни". Блюстители мифологического христианства явно не горели желанием перестраивать свои мифы под нового "сына Божия". Они стремились поскорее закрыть этот вопрос или, по крайней мере, затянуть его решение, пока не ослабеет ажиотаж. Поскольку закрыть его не удалось, издатель материалов четвертой пещеры отец Р. де Во героически тянул канитель с изданием этих материалов (из более чем 500 текстов, найденных в 1952 г. в Кумранской пещере № 4, только приблизительно 100 были опубликованы по истечении 40 лет; к оставшимся 400-м текстам посторонние исследователи не допускались). Так он сам и ушел в лучший мир, может быть, прихватив с собой некоторые тайны Кумрана, да и Ватикана заодно. Нечто подобное по крайней мере предполагали широко известные на Западе авторы книги "The Dead Sea Scroll Deception"5.

Впрочем, благочестивый отец де Во (он же археолог Кумрана) вряд ли очень сильно погрешил в этом нелегком деле. Больше грехов допустила сама Община, с первых же своих дней установившая режим строжайшей секретности касательно всех своих деятелей и их деяний. Ведь за всю историю существования Общины не нашлось ни одного кумранского деятеля, который был бы назван писцами Кумрана по имени (а не под псевдонимом!) и о котором было бы сказано, кто он родом, каковы его убеждения, заслуги и ошибки. Это было вызвано, конечно, не только конспиративными соображениями (оглядкой на "киттим", то есть на все враждебные иудеям народы), но коренилось в самой аскетической догматике Кумрана: воздержании от всего мирского, в том числе от всякого тщеславия. Ведь главенствовал принцип: человек для общины, а не община для человека.

Что касается убеждений, то они должны были быть одними для всех: закон от Моисея в интерпретации "Учителя праведности", как его понимал совет Общины. Всякого рода иные истины и эмоциональные проявления, не одобренные Уставом, осуждались как идолопоклонство, то есть как служение так называемым "идолам сердца". Сердце же понималось как некая клоака всяческих пороков, что нашло, например, весьма яркое отражение в Евангелии от Марка, крохотные фрагменты которого были обнаружены в Кумране: "Ибо извнутрь, из сердца человеческого, исходят злые помыслы, прелюбодеяния, любодеяния, убийства, кражи, лихоимство, злоба, коварство, непотребство, завистливое око, богохульство, гордость, безумство, все это зло извнутрь исходит и оскверняет человека" (Марк, 7: 21-23).

Борьбе с этим "злом" был посвящен практически весь дисциплинарный кодекс Общины, причем карательные меры сводились главным образом к ущемлениям провинившегося в рационе питания - с разными сроками действия. За особо тяжелые преступления (с точки зрения Совета общины), к которым относились главным образом проявления бунтарского духа, провинившийся мог быть исключен из Общины, причем, как сообщил Иосиф Флавий6, в этом случае строжайше пресекались всяческие попытки поддерживать его пищей, что иногда приводило к смерти. Хотя Флавий сообщает нам об этой зверской мере наказания, он умалчивает, за какие именно "гнусные грехи" она применялась, отмечая, впрочем, что за хулу на Моисея кодексом предусматривалась смертная казнь. Из этого следует, что секта, именуемая им ессейской (сама она никогда так себя не называла), была на деле сектой крайнего иудаистско-теократического толка и уж никоим образом не могла быть пифагорейской, как также утверждал Флавий, ибо пифагорейцы, скорее всего, были космополитами.

Следует также отметить, что Иосиф ничего не говорит об Общине Кумрана, а только о ессеях вообще, которые, похоже, повсюду имели свои колонии. Однако из его описаний сильно проглядывают многие черты типично кумранского быта. Ни словом он не обмолвился и об "Учителе праведности", хотя об Иоанне Баптисте (Крестителе) сообщил достаточно подробно, никак не связывая его с какой-нибудь более или менее крупной религиозной группировкой.

При всех этих умолчаниях и неясностях ясно одно: в описании Флавия ессейское движение в Израиле предстает как движение, в сущности, совершенно неподвижное, не двигавшееся к определенной цели и не располагавшее вождем, им управляющим. Думается, Флавий здесь больше скрыл, чем открыл. Логический вывод отсюда может быть, по-видимому, только таким: Флавий не сказал о Кумране, потому что в условиях оккупации Израиля Римом правда эта была опасной для так называемых ессеев и привела бы к новым жертвам. Истина же состояла в том, что Община и теоретически и фактически была душой и цитаделью иудейского национализма, искусно законспирированной под монастырь. Частично в ней, возможно, были и ессеи, но тон задавали садокиты, духовные наследники иудейского жреца Садока, поставленного Соломоном – первосвященником построенного им Иерусалимского храма. Священной целью садокитов была, конечно, реставрация прав духовенства времен Садока, когда первосвященник фактически являлся высшим лицом в государстве, а царь - лицом ему подчиненным. Цари хасмонейской династии объединили свои царские полномочия с полномочиями первосвященника, нарушив тем самым освященную древностью традицию и лишив духовенство его приоритетного права. Это и привело к возникновению секты, отделившейся от иерусалимского Храма, сохранившего лояльность хасмонеям, и секта эта по праву должна быть названа "садокитской". Так ее, похоже, и понимал С. Шехтер.

Кумранские старейшины и их молодые питомцы не питались только душеспасительными молитвами и мечтами о будущем Новом Иерусалиме и новом Израиле. Они творили желанное будущее, сидя в Кумранском скриптории. Так возник шедевр ультраиудаизма, так называемый свиток "Война сынов Света с сынами Тьмы", то есть иудеев с враждебным им киттим. Война будет происходить в течение сорока лет, по истечении которых Иегова примет решение уничтожить всех сынов Тьмы и установить всемирное вечное царство Сынов Света. Книгу эту, как полагает Б. Тиринг, написал Иуда Искариот, крупный деятель Кумрана, суливший Иисусу все царства мира, если тот поклонится ему, то есть согласится принять его предложение возглавить восстание против Рима, о чем робко говорится как в Евангелии от Иоанна, так и в древнеславянском переводе "Иудейской войны" И. Флавия.

Как происходило выковывание полноценных "сынов Света"? Посредством принятия присяги. Во время этого мистериозного действа левиты торжественно возглашали проклятия в адрес различных "идолов сердца", самым страшным из которых, конечно, была измена законам Моисея, то есть Кумрана. Присягающие изъявляли свое согласие выкриками "Аминь!". Говоря об исключенных из Общины, Флавий прямо утверждает: "будучи связанными принесенной клятвой и обычаями, по которым они жили, они не в силах были питаться той пищей, которую могли найти на стороне, и вынуждены были есть траву... пока не умрут"7. По непонятной причине Флавий и здесь оставляет пробел в информации, не разъяснив, имел ли провинившийся право покинуть пределы Кумрана. По-видимому, не имел, ведь он давал клятву верности закону Моисея. Если это так, то становится понятным, почему "ессеи" даже под пытками не открывали римлянам своих - кумранских тайн.

Разрыв, согласно Матфею. Как показано выше, полная обезличенность деятелей Кумранской общины не оставляет никакой возможности отличать их друг от друга. Конкретными чертами обладают только две (или три) личности: это "Учитель праведности" и его антипод "Нечестивый священник", возможно, называвшийся также "Человеком лжи". Из контекста кумранических писаний совершенно невозможно выяснить, был ли "Человек лжи" третьей самостоятельной личностью или вторым эпитетом "Нечестивого священника". Б. Тиринг, исходя из некоторых принятых ею правил, считает, что это одна и та же личность. Таким образом, получается, что своими лицами в Кумране обладали только два человека: один - праведник, другой - нечестивец. Но в чем конкретно заключалась праведность первого? Из кумранского толкования на пророка Аввакума следует, что "Учителю праведности" Бог дал способность "знать тайны Его рабов пророков", то есть толковать слова пророков. Отсюда вытекает, что праведность его была не общечеловеческой, а сугубо иудейской, то есть не абсолютной. У "Человека лжи" ("Нечестивого священника"), очевидно, тоже была своя праведность, также не абсолютная. Ведь он смело выступил против "Учителя праведности" в день Искупления, не побоявшись Божьей кары. Полагаю, что взвешивать, чья праведность более праведна, дело безысходное, поскольку на весах Абсолюта они обе не абсолютны, а, значит, их праведность "не от Бога".

Очевидно, что выход из этой дилеммы один: надо обрести Абсолют. Такое обретение мы находим в пятой главе Евангелия от Матфея, где Иисус, процитировав однобокое решение Кумраном данной дилеммы, дает ее абсолютное решение: "Вы слышали, что сказано: "люби ближнего твоего и ненавидь врага твоего. А я говорю вам: любите врагов ваших, благословляйте проклинающих вас, благотворите ненавидящих вас и молитесь за обижающих вас и гонящих вас, да будете сынами Отца вашего Небесного; ибо Он повелевает солнцу Своему восходить над злыми и добрыми и посылает дождь на праведных и неправедных" (Мат. 5: 43--48).

Это краткое изложение абсолютного этического кредо одновременно является и заявлением о разрыве с прежней идеологией, а значит и с идеологами Кумрана, деятелем которого Иисус, несомненно, являлся, в чем не сомневается и Б. Тиринг. Разрыв этот очевиден не для всех, а только тем, кому известно этическое ядро кумранской идеологии. А ядро это заключалось в формуле, выражавшей этическую стратегию Кумранской общины: "люби ближнего твоего и ненавидь врага твоего". По утверждению Ядина, кумранолога и библеиста, в Ветхом завете отсутствует столь категорически выраженная идея ненависти к врагу. С этим трудно не согласиться, хотя нельзя скрыть и того, что и там имеется немало описаний зверских расправ с врагом, например, в книге Иисуса Навина.

Следует отметить, что противопоставление двух этик (кумранской и мессианской - христовой) имеется только в Евангелии от Матфея. У Луки этого нет, но есть призыв любить врагов, выраженный в умеренно-эмоциональном тоне. У Марка доминирует идея любви к Богу и к ближнему, но отсутствует идея ненависти к врагу. Отсюда можно заключить, что это евангелие создавалось после разрыва с Кумраном, но автор не торопился переходить на позиции вселенского миролюбия. Нет вселенского миролюбия и в Евангелии от Иоанна. Диапазон любви здесь предельно сужен: до любви к друзьям. "Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих. Вы, друзья мои, если исполняете то, что Я заповедую вам" (Иоанн 15:13-14). В Евангелии звучит великая скорбь Иисуса и подчеркивается не только неприятие Кумрана, но и, похоже, самого иудаизма: "Ненавидящих меня без вины больше, нежели волос на голове моей. Враги мои, преследующие меня несправедливо, усилились; чего я не отнимал, то должен отдать" (Псал. 68, 5). Такое дистанцирование от иудейства в Евангелии от Иоанна - явление не единичное.

Вообще напрашивается впечатление, что Евангелие от Иоанна  -летопись деятельности Иисуса в Кумране, правда, без хронологии. То, что Фома нигде ни словом не обмолвился о Кумранской общине, доказывает, по-видимому, что община эта была надежным убежищем и местом отдыха для патриотов Израиля, и он не хотел ее демаскировать, впрочем, также и потому, что боялся привлечь к ней внимание римских властей. Однако некоторые места в более поздних евангелиях вопреки желанию авторов побуждают предполагать, что Кумран отнюдь не был далеким от жизни монастырем, в особенности, когда там появился такой активный и смелый деятель, как Иисус. Мог ли, например, Иисус в Иерусалимском храме, который, конечно же, надежно охранялся, разгонять торговцев, продающих волов, овец и голубей, и опрокидывать столы менял? В Кумране же такое самоуправство в принципе было возможно, тем более, если предположить, что Иисус пользовался там на первых порах внушительным авторитетом. Следует также обратить внимание и на бесконечные диспуты Иисуса со своими идейными противниками, зачастую носившие для него угрожающий характер и все-таки завершившиеся мирным исходом, за исключением тайной вечери, когда Иисус, видимо, по предварительному сговору с Иудой сам дал ему знак действовать. Как ярко показано в Евангелии от Иоанна, в дискуссиях этих Иисус позволял себе крайне еретические отступления от закона Моисея, как его понимали иудейские книжники и фарисеи, эти непререкаемые вершители ортодоксии. Например, он говорил: "Я и Отец", то есть Бог, - "одно" (10: 30), "всякий живущий и верующий в Меня не умрет вовек"; "не Моисей дал вам хлеб с неба, а Отец Мой дает вам истинный хлеб с небес"; "хлеб Божий есть тот, который сходит с небес и дает жизнь миру" и "Я есмь хлеб, сшедший с небес" и так далее (6: 32, 41). Как уже было сказано, за одну хулу на Моисея предусматривалась смертная казнь - как по общеиудейскому, так и по кумранскому закону. Если бы подобные слова были произнесены в Иерусалимском храме, Иисус не избежал бы ареста, как это с ним случилось, по сообщению Луки, в Назарете, где разъяренная толпа чуть не сбросила его в бездну (Лука 4: 28-30).

Кроме этих косвенных доказательств того, что полемика главным образом происходила в Кумране, можно сослаться на указание Иоанна, что после одного из таких его "богохульств", он покинул своих оппонентов, "и пошел опять за Иордан, на то место, где прежде крестил Иоанн, и остался там". (Иоанн 10: 40). Если эта полемическая схватка происходила в Иерусалиме, он, очевидно, не мог бы туда "пойти", так как Иерусалим находится от "места, где крестил Иоанн" на расстоянии полуторачасовой езды на лошади, как указала Тиринг. Следовательно, полемика происходила на территории Общины, которая располагалась недалеко от места, где Иоанн крестил. Впрочем, если слово "пошел" употребляется здесь в смысле "направился", то тогда придется допустить, что полемика все-таки происходила не на территории Общины, и в этом случае Иисус "направился" в Кумран, то есть место для него безопасное.

Тайна становится явью. В ранний период кумранской деятельности Иисуса критика его в адрес Общины носила более сдержанный и сокрытый характер, чем та, что описана в Евангелии от Иоанна. В самом раннем произведении, сборнике речений, возможно, записанных его братом Иудой по прозвищу Фома (Близнец), Иисус божественно невозмутим и бесстрастен. В качестве примера этой его невозмутимости можно привести вариант так называемой притчи о сеятеле, как ее записал Иуда Фома: "Вот, сеятель вышел" он наполнил свою руку, он бросил семена. Но иные упали на дорогу, прилетели птицы, поклевали их. Иные упали на камень и не пустили корня в землю и не послали колоса в небо. А иные упали в терния, они заглушили семя, и червь съел их. А иные упали на добрую землю и дали добрый плод в небо. Это принесло шестьдесят мер на одну и сто двадцать мер на одну"8.

Но где же здесь критика? Ее здесь действительно нет, но есть критические факты. Так ли сеет опытный земледелец? Одни семена упали на дорогу, другие - на камень, а некоторые - в терния, три четверти семян погибло, и лишь одна четвертая часть принесла добрый плод - все получилось именно так, как должно получиться по закону энтропии. Иисус предельно доступно описал этот закон.
Но вернемся к нашей теме. Необходимо сказать, что сборнику речений, записанных "Близнецом" (Фомой), предпослана следующая преамбула: "Это тайные слова, которые сказал Иисус Живой и которые записал Дидим Иуда Фома". А он сказал: "тот, кто обретет истолкование этих слов, не вкусит смерти". Итак, оказывается, что эти слова "тайные", то есть требуют "истолкования". Следовательно, текст, описывающий неразумного земледельца, не является главной целью автора, а лишь средством описания некой процедуры, аналогичной посеву, то есть процедуре, применимой к любому виду семени, способному к саморазмножению.

Тайна сеяния и сеятеля хранилась, по всей видимости, в течение почти всего периода существования Кумрана, пока нужно было опасаться, что его политические цели могут быть раскрыты. После разгрома Общины, совершенного римлянами в 68 г. еще до уничтожения Иерусалима, отпала необходимость хранить кумранские секреты, и евангелисты прямым текстом заговорили о сеятеле и сеянии. Марк разъясняет: "Сеятель слово сеет. Посеянное при дороге означает тех, в которых сеется слово..." (Марк 4:15). Еще большую ясность, как разукрашивали мифологией реальные факты, вносит Матфей: "Ко всякому, слушающему слово о Царствии и не разумеющему, приходит лукавый и похищает посеянное в сердце его; вот кого означает посеянное при дороге" (Матф. 13. 19).

Итак, "сеяние" есть не что иное, как миссионерская деятельность, которая во времена Кумрана, по утверждению Б. Тиринг, носила сугубо националистический характер, и конечной целью которой являлось создание многотысячной армии "Сынов Света", способных одержать победу в сорокалетней войне с "Сынами Тьмы". Это и есть тайна, которая была скрыта в сборнике Фомы за безобидной картинкой беспечного земледельца, не потрудившегося взглянуть на почву, в которую он сеял. Картинку эту можно также назвать дружеским шаржем, преподнесенным Иисусом беззаботным деятелям, или сухим отчетом в адрес Совета Общины. В нем, как видим, критика осуществляется фактами, а не эмоциями.

То, что это была критика, хотя и изложенная столь деликатно и незлобиво, доказывает тот факт, что в этом же сборнике его речений Иисус предупреждает близких ему миссионеров "не давать того, что свято собакам, чтобы они не бросили это в навоз, не бросать жемчуга свиньям..." (Фома 97). Так, видимо, Иисус воспринимал плоды беззаботных миссионеров.

Таковы некоторые мои наблюдения и выводы, вытекающие из новых сведений, полученных в результате открытия кумранских документов. Самый же главный вывод общетеоретического характера состоит в том, что политика засекречивания Кумраном своей деятельности и деятелей не могла не сказаться как на количестве, так и на содержании той информации, какую два видных историка иудейства И. Флавий и Филон Александрийский предоставили своим современникам и потомкам. Оба они были евреями, оба высоко чтили "Закон Моисея" и оба, несомненно, всем сердцем желали, чтобы этот "Закон" восторжествовал во всем мире. Вполне естественно поэтому, что в их цели не входило навлекать опасность на таких выдающихся деятелей, как "Учитель праведности" и Иисус, законный претендент на царство, происходивший из рода царя Давида, как показала опять-таки Тиринг, ссылаясь на родословную от Луки. Поэтому Филон Александрийский не обмолвился о них ни единым словом, Иосиф же, хоть и сказал об Иисусе, но отнюдь не как о деятеле Кумрана, а как о "мудром" и "добродетельном человеке", который, согласно версии Агапия, "возможно, и был Мессия". Этим, скорее всего, и объясняется, почему до обнаружения версии архиепископа Агапия об Иисусе практически не было никаких свидетельств во внецерковных источниках, кроме известного фальсифицированного, так называемого, "флавиева свидетельства".

Такое состояние информации на сегодняшний день дает полное право заключить, что так называемая мифологическая теория христианства полностью доказала свою несостоятельность. Иисус, конечно же, существовал как реальная, уникально одаренная, мыслящая личность, преодолевшая в своей деятельности все эмоциональные и ментальные трафареты и подарившая человечеству образец божественного Человека. Уникальность его, по его же словам, не в том, что он "рожденный" (от Бога), "несотворенный", а в том, что он, как познавший себя, познал, что он, "сын Бога Живого", что впрочем, как он утверждает, может сделать каждый: "Когда вы познаете себя, тогда вы будете познаны, и вы узнаете, что вы - дети Отца Живого..." (Фома 3).

А поэтому, если, Иисус в споре со своими противниками постоянно употребляет выражения "мой Отец", он просто этим показывает, что именно такого "Отца" он обрел в самопознании, и он не может отречься от него в угоду иного "Отца" который "есть дьявол, не устоявший в истине". По сути дела, в этих случаях Иисус выступает как диссидент, твердо отстаивающий свое право на инакомыслие и не отнимающий у своих оппонентов такого же права, хотя его убежденность в правоте не позволяет ему одобрять их позицию.

Поскольку данный источник, из которого я здесь цитировал, рассматривается церковными апологетами как апокриф, автором которого якобы является некий самозваный Фома, а не брат Иисуса, и поскольку синоптические сборники (Евангелия) признаны богодухновенными, несмотря на всю их сборность и спорность, то приходится сделать вывод, что Иисус Живой был и остается диссидентом, как для атеистов, так и для верующих. Это куда более страшное распятие, чем то, после которого ему удалось "воскреснуть" с помощью друзей, лекарств и силы воли. В чем же причина того, что ученый мир никак не желает воскреснуть от своих застаревших заблуждений относительно многогранной мудрости Иисуса, многие перлы которого далеко не всем понятны даже и в наше хитроумное время?

И еще - буквально несколько слов об "Учителе праведности" и его антиподе (или антиподах). Поскольку из свитков высвечивается идея, возможно, принадлежащая самому "Учителю", что лишь заслуженные деятели имеют право быть названными по имени, и поскольку об этой идее евангелисты и апостол Павел не могли не знать, то нам придется довольствоваться только двумя именами: Иоанном Крестителем и "пошедшим за ним", но ушедшим дальше его - "Иисусом из Назарета", то есть из Кумрана (города Назарета в те годы еще не существовало, но была Кумранская община, прибежище назореев и садокитов). И к тому и к другому, в зависимости от наших взглядов на них и наших понятий о праведности и нечестии, могут быть приложимы эпитеты "Учитель праведности" и "Нечестивый священник". Если рассматривать их с точки зрения узкого иудаизма, то "Учителем праведности" будет Иоанн, Иисус - его противником, а если рассматривать их в "духе и истине", то Учителем праведности будет Иисус, а Креститель - его антиподом.

Уникальный эксперимент Иисуса. По поводу Кумрана как главной арены агитационной деятельности Иисуса необходимо добавить следующее: община эта, являвшаяся своеобразным бастионом иудейского инакомыслия, прельщала нестандартно мыслящего Иисуса своим открытым противостоянием казенному иудаизму, хотя противостояние это носило узкосектантский и довольно реакционный характер: это был упрямый бунт политических мертвецов.

Иисус, согласно его родословной, приводимой Лукой, происходил из рода царя Давида, который был сыном некого Иессея. После падения династии Давида вера в ее возрождение в широких кругах патриотически-настроенных иудеев никогда не иссякала и нашла в частности своих активных и тактически изощренных последователей в так называемом движении ессеев, широко практиковавших весьма хитроумный поведенческий и идейный камуфляж. Примером такого камуфляжа является ничего не говорящее прозвище Искариот, которое ученые после многовекового недоумения все-таки раскамуфлировали и получили многоговорящее обозначение "сикариот", то есть боец, вооруженный сикой - коротким мечем. Что касается этимологически пустого слова "ессей" то, как мне кажется, оно получит смысл, если прочитать его как "Иессей", что, очевидно, означает "отец Давида". Таким образом наши непонятные "ессеи" превращаются в довольно понятных "отцов новых Давидов", сражающихся за Бога Иудеи с Голиафом новых филистимлян. Как указывают авторитетные исследователи кумранских свитков, сами кумраниты никогда не употребляли эти слова в качестве самоназвания, по-видимому, опасаясь таким образом содействовать разгадке их значения. Такая сверхосторожность лишний раз доказывает, что намерения служителей "Бога праведности", как определил Бога почитаемый Кумраном пророк Исайя, были далеки от праведности вселенской, как впрочем, и у самого Исайи.

А какова была тактика Иисуса? Как следует из его речений, а также из канонических евангелий, Иисус не дозволял ученикам прибегать ко лжи: "ибо все открыто перед небом" (Фома 6). Из ожесточенной полемики Иисуса, описанной у Иоанна, наглядно следует, что он всегда предпочитал опасную для себя правду самой выгодной лжи. Ведь он даже не побоялся дистанцироваться от закона Моисея, назвав его "вашим законом", а ведь ему было известно, что хула на закон каралась смертной казнью. Согласно Евангелию от Матфея, на вопрос первосвященника, он ли сын Благословенного, он отвечает утвердительно, тем самым, обрекая себя на смерть. Согласно евангелию от Иоанна, он бесстрашно разговаривает с Пилатом, который явно ему симпатизирует, однако Иисус не пытается этим воспользоваться. Чем объяснить это его бесстрашие?

Для того, чтобы разобраться в доктрине бессмертия, преподанной Иисусом своим ученикам, необходимо знание следующих фактов. В апокрифе Иакова Иисус настойчиво рекомендует ученикам не бояться смерти, а скорее искать ее, как это сделал он сам. В логии 11 (перевод на англ. О. Ламбдина) сказано: "Это небо прейдет и то, что над ним, прейдет. Мертвые не живут и живые не умирают. В те дни, когда вы ели мертвое, вы его оживляли. Когда вы будете пребывать в свете (то есть в самопознании - Лог. 3 по Лембдину. - В.К.), что вы будете делать? Вы были одним и стали двумя. Что вы будете делать?" Логически отсюда следует, что надо стать пищей света; то есть растворить себя в свете, который будет светить до тех пор, пока есть способные его воспринимать. Но растворить себя в свете значит умереть во плоти. Впрочем, в случае Иисуса, плоть его, похоже, выдержала его сверхчеловеческий эксперимент, как это весьма убедительно показала Барбара Тиринг в своей смелой книге "Jesus the Man".

Примечания

1. THIERING В. Jesus the Man. Lnd. 1991.
2. Дидим по-гречески - "близнец", Фома - то же самое по-аромейски.
3. GRANT R. The Secret Sayings of Jesus. N.Y. 1960.
4. См.: Nag Hammadi Library in English. N.Y. 1988.
5. LE1GH В. and R. The Dead Sea Scroll Deception. Lnd. 1991.
6. ДЭВИС А.П. Свитки Мертвого моря. М. 2001, с. 423.
7. Там же.
8. Апокрифы древних христиан. СПб. 1992.